Короче в приемном я не глядя подписал три-четыре бумажки и повел санитара вверх по лестнице. Так уж здесь принято – больной всегда впереди. Мы прошли по коридору с красной ковровой дорожкой, санитар отомкнул железные двери и я очутился в обители покоя и благоденствия. Мои будущие коллеги как раз выходили из палат (без дверей) на прием лекарств. Пацаны и мужики всех возрастов. Они покачивались и смотрели на меня во все глаза. Медсестра Роза и санитар принялись за обыск. Роза вывалила содержимое моего рюкзака на стол, а санитар стянул с меня штаны и стал хлопать руками по моему телу. Роза добралась до моего блокнота.
— Ты пишешь стихи? – спросила она удивленно.
Санитар тем временем оттянул резинку.
— Вшей нету? – спросил он в трусы.
— Нет, — ответил я обоим.
— Здесь этого не положено, — сказала Роза, указывая на мое барахло, — возьми только зубную пасту и мыло.
— А щетку? – спросил я.
— Щеткой можно пораниться.
— Мыло тоже небезопасно, — сказал я.
— Это как?
— Его можно поместить в наволочку и пробить кому-нибудь голову.
— Кдус, — сказала Роза санитару, — забери у него мыло.
— Я пошутил, — сказал я.
— Хорошо. Насчет зубной пасты шутить будем?
— Не будем.
— Иди в палату.

И я зашел в палату с тюбиком и мыльницей, как с державой и скипетром.
— Добрый день, — сказал я.
— Вот, — донеслось с одной из коек, — сразу видно уравновешенного человека. Зашел, поздоровался. Не то, что вы, сычи, то молчите, то мычите, то пердите.
— Закрой рот, — сказал Кдус.

Я лег на койку, по-прежнему держа в руках пасту и мыльницу. Я огляделся. Слева от меня лежал полуголый парнишка на ручной вязке. Его спина была покрыта татуировками в виде каких-то чернильных клякс. Сосед справа тоже был на ручной вязке. Он спал. Неожиданно он проснулся, посмотрел на меня и принялся неистово качать пресс. Койка ходила ходуном. Глаза соседа горели злобой. Кстати, за все мое пребывание в больнице его ни разу не отвязывали. Я не знаю, как он ходил в туалет. Он, вероятно, злобой пережигал свое внутреннее говно на полезные углеводы. Ну, или ему подносили утку. Я огляделся по сторонам – все присутствующие, все девять человек были привязаны к койкам.
«Боже мой, — подумал я, — а где же робкие и пугливые неврастеники? Кто эти люди? Как я сюда попал?» Я вспотел от переживаний. А потом заснул.

Меня разбудил Кдус.
— Обед, — заорал он мне в ухо.
— Я не буду… — начал я.
— …есть, — закончил я уже на ногах.
Кдус поднял меня, как поднимают упавшую табуретку, и повел за руку в столовую, которая находилась здесь же, в отделении.
— Садись и ешь, — сказал Кдус.
Я сел. И съел.

Ночью я решил сделать вылазку. Я подошел к туалетной двери и обнаружил, что она полустеклянная. Я открыл дверь и зашел. Два очка и унитаз. И они отлично просматривались с коридора. Я спустил штаны и сел на унитаз. Посидел, подумал о всяком. Потом поднял голову и увидел, что через стекло за мной внимательно наблюдает санитар. Я натянул штаны и отправился спать. И я так и не посрал.

На следующее утро, после завтрака я встал в очередь на прием таблеток. Странно, но я тоже стал покачиваться, как и все коллеги. Мы вошли в резонанс. Но без последствий – все было очень строго. Принявший лекарство должен был показать язык санитару, чтобы тот убедился, что таблетки ушли в нужном направлении. А коллегам с подозрительным поведением санитар лез в рот пальцами.
«А я зачем буду показывать? – думал я, — я ведь сам пришел, добровольно. Это глупо и унизительно. Не стану этого делать».
Подошла моя очередь. Медсестра Лилия высыпала мне в ладонь три таблетки, я запил их водой и проглотил. И машинально показал язык санитару. Впоследствии, я заработал некоторый авторитет и доверие, но язык показывал всегда – из уважения к профессии.

Днем меня вызвали к психиатру Ольге Ю. Высокая и красивая, она сидела за столом и смотрела на меня круглыми глазами. Я же глядел под стол, любовался ее пальцами ног – Ольга Ю. была в босоножках и следочках. Мне знаком такой вид пальцев. Длинные, мощные и цепкие они способны оторвать сосок у мужика.
— Ну, Рахман, скажите мне, что привело вас сюда? – спросила она.
— Видите ли, — ответил я, — в детстве я страдал сильнейшими головными болями, которые прекратились годам к четырнадцати-пятнадцати, но привели меня к перманентной депрессии, длящейся вот уже более двадцати пяти лет. Самоубийство кажется мне отличнейшим выходом из могилы, в которую я сам себя загнал. Я называю это мероприятие «Дело пяти минут». Отрезать веревку подобающей длины, переставить табурет к газовой трубе, встать на него, привязать конец веревки, просунуть голову в петлю и сделать шаг вперед. Единственный разумный шаг за всю мою отвратительную жизнь. Я не вижу в будущем ничего, кроме изматывающей борьбы за опостылевшее мне существование. К чему же жить? Зачем продолжать эту пытку, пыткой по сути не являющейся, но по слабости и гнилости моей натуры, терзающей меня уже многие годы?
— Но ведь повешенный человек – это некрасиво, — сказала Ольга Ю.
— Человек это вообще некрасиво, – ответил я.
— А зачем вам блокнот и ручка?
Тут мне пришлось выдавить из себя постыдное.
— Я писатель, — сказал я и почувствовал, что наливаюсь краской.
— Так-так, — сказала Ольга Ю. и уставилась мне прямо в глаза. И я понял, что она видит меня насквозь, до кишок и простаты. И она знает, что я оценил ее стопы; знает, что иногда подрачиваю на свои собственные. И многое другое тоже знает.
— Вам вернут блокнот и ручку. И переведут в другую палату, к неврастеникам.
О, если бы я мог расцеловать ее пальцы…

Я зашел в новую палату. В ней находилось трое коллег. Один спал, а двое других вели странный, конспиративный разговор.
— Почему-то не тушат свет, — сказал первый, указывая на потолочный светильник.
— Видимо его много, — ответил второй.
— Это портит настроение.
— Многое может испортить настроение. Например, если сел не в ту маршрутку.
— Или вообще забыл номер.
— А можно и поднять настроение.
— Когда подарят что-нибудь розовое.
— Или попадешь на скидки.
— Сейчас сентябрь. Значит, скоро зима.
— Конечно!
-Скоро мы будем в Москве.
— В метро.
— И в меховых шапках.
«Наебывают они меня», — подумал я, лег на койку и уснул.

Ночью я решил посрать. Неподалеку от туалета, на кушетке спал санитар Замир. Тихо, чтобы не разбудить его, я зашел в туалет. И обнаружил, что кто-то из коллег насрал аккурат рядом с унитазом. На очках я сидеть не мог – хрустели колени. Я вернулся в палату и лег спать.

На другой день.
Меня подняла с койки медсестра Маргарита – здоровая тетка, выше меня на голову.
— Идем на рентген, — сказала она.
Я вышел из палаты. А у входа меня уже ждал санитар Тигран. Он держал скрученную в жгут простыню.
— Давай руки, — сказал он.
— Зачем? — спросил я.
— Свяжу тебя и пойдем.
Кровь и моча ударили мне в голову! Все поплыло перед глазами. Меня свяжут и поведут как собаку.
— Я не дамся, — пролепетал я, отчаянно жестикулируя, — я сам пришел, не позволю, я сам пришел, понимаете – сам!
Я с ужасом смотрел на свои руки. Они плясали какую-то блядскую тарантеллу с кастаньетами. Тигран приблизился ко мне.
— Тут так положено, — сказал он.
Краем глаза я увидел, что Маргарита подкрадывается ко мне со спины. Я прислонился к стене. И подумал, что проиграл эту битву. Как, впрочем, и все предыдущие. И неожиданно я вспомнил, как в детстве мой старший брат (мне осточертело это определение; отныне, как родившийся прежде меня, он будет зваться Первенцем), так вот, в детстве Первенец связывал мне руки. Что происходило потом я не помню и не хочу вспоминать. И я понял, что сейчас могу вырубиться. Но тут двери распахнулись, и в сиянии света зашла Ольга Ю.
— Оставьте его! – сказала она громовым голосом, — пусть идет свободным!
Лиходеи отпрянули, простынный жгут осыпался прахом, а Ольга Ю. взошла на подоконник, просочилась сквозь решетки и растворилась в солнечных лучах.
— Ладно, — сказал Тигран, — идем так. Ты чего дрожишь-то?

По пути мы разговорились.
— Не пойму, чего ты закусился. Простыня же, не наручники, — сказал Тигран.
— Наручники лучше, — ответил я.
— Чем лучше?
— Наручники – это значит, что ты вступил в конфликт с государством.
— А простыня?
— А когда простыня – то старший брат низложил тебя.
«Вот блять, — подумал я, — никогда не избавиться мне от этого. Никогда, никогда…»
— А ты кто по национальности? – спросил Тигран.

После рентгена я пришел в палату, лег на койку и уснул. А вечером познакомился со своими соседями.
Продолжение следует. Наверное.
©Рахман Попов via