Друзьям моим с большой любовью ПОСВЯЩАЮ…

Москва, Комсомольская площадь, 21 марта 201.. года.

-Аааа, ублюдок, не прикасайся ко мне!
Расфуфыренная дамочка, как пугливая лань, шарахнулась от меня. И то говорить, видок у меня препоганейший: драная ушанка из меха неопознанного зверя, видавший виды китайский пуховик, грязные джинсы и раздолбанные кроссовки из того же Китая.
— Я люблю тебя, детка! – протянул я к ней грязные руки с обломанными ногтями с чернотой под ними. – Будь моей! – и дыхнул смесью дешёвого табака, давно нечищеной пасти и «контрабасной» водки, к которому активно примешивались амбре давно немытого тела, ароматы мочи, солёных огурцов и столичных помоек.
[next]

Мадам, кутаясь в норковую шубку, торопливо засеменила от меня, взяв направление к пузатому стражу порядка, скучающе покручивающему дубинку на руке, и что-то ему сказала.
Мент, то есть, пардон, полицейский, с ленцой направился ко мне, всё так же покручивая дубинку на руке, и рассекая воздух немалым животом.
— Какого тебе здесь надо, урод? – дубинка взвилась над головой, и ощутимо врезала мне по спине. Сразу заныло простреленное лёгкое.
Ух, сержант, попадись ты мне на узкой дорожке! Показал бы я тебе, как Родину любить! Впрочем, нельзя…
— Всё, всё, командир, сваливаю! – плаксиво так и просительно, глядишь, разжалобится. Джинсы потемнели – иногда я могу обоссаться, при желании, конечно.
Мент с отвращением поглядел на увеличивающуюся лужу подо мной, сморщил нос, вытянул меня ещё раз дубинкой по спине (больно же, сука!), и не спеша направился к группе кавказцев, что-то оживлённо, с интенсивной жестикуляцией, обсуждающих. Он подошёл к одному из них, в чёрной кожаной куртке, чёрных же брюках и щегольских лаковых ботинках, и что-то прошептал ему на ухо. После чего кавказец незаметно сунул полицейскому в карман рулончик из купюр, и направился ко мне.
-Плохо, брат, да?- он участливо, но брезгливо обнял меня за плечо. – Пойдём, дорогой, потолкуем…
Я направился за ним.
Мы зашли в какой-то сквер, где кавказец достал из кармана бутылку водки, пластиковый стакан, плеснул в него примерно сто грамм, и предложил:
— Выпьешь?
— Не откажусь!
Я, дрогнув кадыком, выпил обжигающую, вонючую жидкость, пошарил по карманам, закусил корочкой чёрного хлеба.
Кавказец поморщился:
— Ээээ, брат, обижаешь! Я же от всей души! – и протянул мне целлофановый пакетик с беляшом. Я вцепился в него зубами, и поплыл, и уже в прострации видел, как меня, брезгливо подхватив подмышки, грузят в багажник «Лады Приора»…

Москва. Днём раньше.

Мы с Алексеичем едем на служебном «Форде», без мигалки, но с синими номерами. Натуральная кожа сиденья приятно поскрипывает под задницей, а водитель, морща нос, удивлённо оглядывается в зеркало заднего вида.
Алексеич же как будто и не замечает, с каким «ароматным» спутником он едет. Но тоже принюхивается. И то говорить! Неделька, проведенная в подвале, среди бомжей и вокзальных шалав, даёт о себе знать! За это время я заработал педикулёз, от несвежей и редкой пищи обострилась язва желудка, чешется всё тело, а также вновь напомнило о себе простреленное лёгкое. Но что поделаешь, работа такая!
Мы миновали третье транспортное кольцо, свернули на Волгоградку, поплутали по улицам, чтобы убрать возможную слежку, и, наконец, шофер запарковался у невзрачной хрущёвки..
— Выходи уже, ишь, разнежился! – рыкнул Алексеич.
Мы вошли в подъезд, воняющий кошками и мочой, поднялись на второй этаж, Алексеич позвонил в дверь.
Дверь открылась, и молчаливый мужик средних лет пустил нас внутрь.
Обычная квартира, обставленная обычной мебелью конца восьмидесятых. Только есть небольшое различие. Это – «кукушка», так на языке оперативников называется конспиративная квартира, на которой сыщики встречаются с агентурой.
В гостиной из кресла поднялась фигура в полной генеральской форме.
— Ну и рожа у тебя, Арапов! – сострил генерал.
Ах, да, я забыл представиться! Подполковник полиции Арапов Владимир Михайлович, старший оперуполномоченный по особо важным делам Оперативно-поискового Управления. Строго секретный, между прочим. Официально я числюсь менеджером по продажам какого-то ООО, где я ни разу не был, и даже не представляю, где оно находится. Просто зарплата капает на пластиковую карточку, и всё. И удостоверение моё, вместе со вставной — обалденной! – челюстью лежит в данный момент в сейфе, составляя компанию табельному пистолету Макарова и оперативным делам.
-Итак, разработка по оперативному делу «Перейра» вступает в завершающую стадию. – Алексеич, мой дражайший начальник, полковник полиции, чистенький, в выглаженном заботливыми руками жены Анастасии Александровны костюмчике и белой, ослепительно белой рубашечке и галстучке в тон, начал доклад. – По имеющейся оперативной информации, этническая банда из числа представителей Кавказа похищает маргинализированный элемент из московского региона с целью использования дешёвой рабочей силы на подсобных хозяйствах и полукустарном производстве строительных материалов. Ввиду сложности агентурной работы среди данного контингента было принято решение работать «на живца» — внедрить в преступную среду нашего оперативника. Вот он. Перед вами.
Генерал, молодой ещё сорокалетний мужик, из «выдвиженцев», свежевыбритый и благоухающий ароматами мужской туалетной воды «Мадам Роша», взглянув на меня, поморщился.
— Документы прикрытия?
Я молча вынул из внутреннего кармана замусоленную справку об освобождении с моей рожей, с бликами на сверкающим обстриженным наголо черепом.
Генерал протянул было руку, затем быстро отдёрнул.
Алексеич взял у меня «липу», и прочёл:
— «Григорьев Владимир Николаевич, семьдесят шестого года рождения, уроженец города Редкино Тверской области, трижды судимый по статьям сто пятьдесят восемь уголовного кодекса Российской Федерации..»
Хм, отрадно, что меня «омолодили» аж на шесть лет!
— «Маячок»?
— Вот он, — я задрал драный свитер, что был под курткой, и показал почти незаметный на фоне грязного тела и расчёсов розовый шрам в подмышечной области. Там был микрочип, связанный с ГЛОНАСС, по которому моё местонахождение должны, по идее, вычислить в два счёта.
— Берёт железобетонно! – похвалил генерал. – Сам курирую это направление!
— Страховка «наружкой» невозможна! – напомнил Алексеич. – Ну, сами знаете, что…
-Понял… – перебил генерал, и опять поморщился. – Легенду вы ему неплохую придумали, я читал справку-меморандум. А сам-то сдюжит?
Алексеич глянул на меня.
— Сдю-ю-ю-ю-жит! Спецназ же!

Москва. Три месяца до описываемых событий.

— Ну, мужики, вздрогнули! — бокалы под шампанское, наполненные водкой, поднялись над застеленным непривычно белоснежной скатертью столом.
Официант, он же халдей, с недовольной миной принёс закуску — нарезанное тонкими ломтиками сало, лаваш, малосольные огурчики, но перечить не посмел, намётанным глазом оценив фактуру тел и взглядов.
Бокалы звякнули.
— Ну, чтоб в нас промахнулись!
Выпили, не поморщившись. Женька «Маленький Джон», своей физиономией и габаритами сам по себе наводящий страх, вслед за водкой отправил в немалую пасть шмат сала, Стёпа «Бетховен», снайпер, оттрубивший две чеченских кампании, захрустел огурцом.
— Второй тост, — строго обвёл взглядом внимающую аудиторию Андрюха «Старый», недовольно глянув на плечи своего гражданского пиджака, поскольку ему недавно «дали папаху» — присвоили звание полковника. – За спецназ!
Снова выпили, не поморщившись, крякнули.
Пожевали задумчиво, Жека закурил «Приму», щёлкнув дорогущим, едва ли не золотым «Дюпоном», что говорить, начальник личной охраны газового нувориша Меллера, а привычки остались!
— Теперь, — объявил «Старый» — третий тост…
— Витька «Лом» «двухсотый» — мрачно буркнул «Бетховен».
— Что такое?
— Рак печени… Сгорел за два месяца…
— Так.. Кто ещё?
— Генка «Рамзай»… Полез в бандиты, его на «стрелке» и того, весь «рожок» автоматный принял…
— А Мишка «Пскопской»?
— Тоже «двухсотый»… Прикрывал отход своего разведвзвода, так миной накрыло, что смогли собрать, привезли в Псков родителям…
Встали. Помолчали. Выпили, не чокаясь.
— Тут Данила «Следопыт», который «След», презенты прислал. – Стёпа нагнулся, достал из-под стола коробку «DHL». – Вот! — Он открыл коробку, в которой находилось несколько маленьких футлярчиков. – Вот…
Он раздал каждому по футляру. Открыли – там было по клыку медведя, оправленного в серебро, на сыромятных кожаных ремешках.
— Вроде талисманов… Просил не поминать лихом, хоть и в бизнес подался, тоскует о нашей работе…

Ростовская область. Семикаракорский район, наверное.

…В багажнике пахнет одуряюще бензином, бараньим салом и ещё чем-то очень вонючим.
Мои же рвотные массы после антидота, съеденного с корочкой? Нет, что-то другое.
Полицейский свисток, визг тормозов, и машина несколько просела.
О, никак, голос моего «благодетеля»!
— Салам, Петрович! Сколько лет, сколько зим! Как семья, как дети, все здоровы, товарищ старший прапорщик?
— Ты мне зубы не заговаривай! – хрипловатый, одышливый голос с южнорусским акцентом. – Давай!
Хруст купюр.
— Ну, всё, дуй до горы!
Снова шум заводящегося двигателя, и потряхивание по выбоинам.
Тело затекло, невыносимо ноет, но я терплю. Просто отключаюсь от действительности, и вспоминаю, вспоминаю, просто так, чтобы не потерять сознание…

Чечня. Веденский район — Москва, Центральный госпиталь МВД. Пять лет назад.

«Зелёнка». Идём цепью, прячась за «естественные складки местности». Здесь каждое дерево, каждый куст – враг. Птицы – тоже наши враги, «птахи божии»… Стоит неосторожно наступить на сухой сучок, он оглушающе, как кажется, хрустнет – и проклятые пернатые заорут, демаскируя всю группу.
— Товарищ капитан! – это Слава, сапёр, и достаточно опытный. – Впереди растяжка!
— Снимай!
Ох, недоглядел я тогда, недоглядел! Перед довольно нахально, даже, я бы сказал, демонстративно поставленной растяжкой была другая, спрятанная хитро, практически незаметная. И Славка, опытный Славка, купился. В «награду» — посечённое осколками мёртвое тело, и небольшой «подарочек» мне в лёгкое. Падаю, пытаясь что-то крикнуть… Сознание, как в замедленном кино уходит, оставляя мозжащую, терзающую тело боль…

— Ну-с, молодой человек! – Альберт Геннадьевич, добрейшей, как говорится, души, полковник медицинской службы и хирург от бога, не пытается подсластить горькую пилюлю. – Похоже, про славное прошлое придётся забыть! Ваше ранение по всем канонам медицины, полностью исключает ваше дальнейшее прохождение службы в доблестном спецназе. Можете бережно хранить, как память, ваш краповый берет в шкафу, но что до боевых действий… — он горестно качает головой. — Впрочем, есть один вариант, думаю, мой знакомый не откажет…

И снова учёба. Долгая, изнуряющая, впрочем, интересная. Психология. Юриспруденция. ОРД – оперативно-розыскная деятельность. Навыки грима и актёрского ремесла. Последнее – очень важно. Если актёр на театральных подмостках слажает – он будет просто освистан за бездарно сыгранную роль. У меня же ошибок быть не должно, цена этому — неизбежная расшифровка, срыв операции, и, возможно, смерть. Служба ошибок не прощает! Если разведчик-нелегал, образ которого запечатлён в «шпионских» романах, всегда априорно на недружественной территории, где ясно, что любой встречный – потенциально враг, а то тут, в своей родной стране, попробуй разберись… Ибо это ОПУ – Оперативно-поисковое Управление, внутренняя разведка МВД, элита уголовного розыска. И грыз я психологию, и учил феню вместе с английским, и, сперва неумело, прилаживал к лицу невообразимые усы и бороды или стремительно «лысел», делая себе голую, как колено, голову, изображая «братка».
Вот и нынче, «повезло» с амплуа БОМЖа…