Едет добрый молодец Афанасий по полю на коне богатырском, думу думает. Тяжко доброму молодцу, ох и тяжко! Не приучен он думать, да еще после обеда, когда весь организм богатырский, особенно в области седалища об отдыхе вопиет. Не только к размышлениям не приучен богатырь, но и к верховой езде. Да еще на чужих жеребцах, по случаю с пашни чьей-то прихваченных. Особенно когда они стреножены, хорошо хоть весьма длинной веревкой, благодаря чему шаг у коня не такой уж мелкий, хоть и рваный. Отчего обед, тоже, если честно говорить, с чужого крыльца уведенный, обратно просится. И веревка, зараза, крепкая, а узлы еще крепче, никак конские ноги не распутать. А меча булатного при богатыре не оказалось. Да и вообще никакого колюще-режущего оружия, так уж звезды сложились. Но вовсе не это, и не конь с обедом, уже поперек горла стоящим самое страшное в жизни богатырской! Пункт назначения в дрожь храброго всадника вгоняет, да так, что готов он с неправедно добытого животного соскочить и пешим ходом отсюда прочь бежать – всяко это быстрее получится.

Замок. Замок, охраняемый чудищем невиданным, в коем томится дева прекрасная, вот уж тридцать лет и три года. Ну, или около того. Может, и все пятьдесят. Знающие люди сказывают, будто дева ликом столь прекрасна, что солнце, едва в оконце тот лик узреет, тут же стыдливо прячется. Стан ее тонок, словно во поле березка. Да не та, столетняя, что своим корявым стволом на местную ребятню жуть нагоняет, а та, молоденькая, с которой обниматься охота, да плакаться, когда на грудь чарку доброй бражки принять доведется, то бишь, после каждого вечеряния… А перси у девы какие! Ровно яблочки в саду деда Еремея, наливные! А уж дед Еремей те яблочки холит и лелеет самозабвенно, своим размером, да крутобокостью они славятся на всю округу, и даже за морем. Как представил Афанасий эти самые яблочки сарафанчиком шелковым девичьим обтянутые, аж заерзал на конской спине, до того сидеть неудобно стало. Ох и хороша дева пленная, должно быть! Да только вот чудище ее охраняющее такими замечательными качествами не обладает… Обло,озорно, стозевно чудище – все те же знающие люди сказывали. Там еще что-то про лай было, но молодец позабыл точную формулировку. Кто это – то ли дракон многоглавый, то ли каракатица со дна морского поднявшаяся, а только охраняет она ту девицу пуще собственных глаз, что в огромном количестве в живописном беспорядке по всему телу его разбросаны.

И не потащился бы богатырь в этот путь, что вел в один конец, но друг его лучший, несомненно, только всяческого добра желавший, настоятельно присоветовал. Крепко так присоветовал – аккурат после того, как Афанасий в очередной раз супружницу его чуток поразвлек, дабы не сильно тосковала она в разлуке с мужем любимым, пока тот в баньке парится. Да кто ж знал, что дворовая девка так мало воды натаскала, и она чересчур быстро закончится? Кто мог знать, что недомытый, разъяренный лучший друг так быстро соскучится по жене своей и бросится проверять насколько сильно она за ним, в свою очередь, скучает?

Вот и едет теперь богатырь в поисках замка с начинкой из прекрасной девы – таково было условие лучшего друга. А иначе узнает местный боярин, кто стадо его любимых ярочек каждую осень ополовинивает и перенасыщает местный рынок дешевой бараниной. Будто бы они не вместе этим занимались! Да поди, докажи теперь… Многие, очень многие на сторону лучшего друга встанут, ведь скучающих жен по всей округе ой, как немало, и сколько их, тех, что рады — радешеньки найти утешение в его мощных, но нежных богатырских объятиях… И об том, увы, обманутые мужья каким-то волшебным образом проведали. Отобрали все оружие, любимого битюга Мотылька необъезженного, доспех богатырский и… В одном исподнем в чисто поле вежливо, батогами выперли, наказав без замковой девицы не возвращаться, дабы у женатого на ей богатыря не было времени на чужих супружниц. А коли помрет Афанасий в процессе героического подвига, то ждут его вечный почет и слава в виде былин и сказаний, передаваемых из уст в уста, а до такого не каждый богатырь дослужится!

Так, печалясь, вздыхая и ерзая отбитым о неоседланную конскую спину задом, добрый молодец добрался до громадного, внушающего трепет строения, торчащего посреди скал. Оно оказалось столь высоко, что у богатыря свело шею, в попытке разглядеть крышу, по которой, по его мнению, должна была метаться в ожидании спасителя прекрасная дева. Крыша терялась где-то в облаках. Дева, видимо, тоже. Чудище пока никак не обозначилось. Ни забора, ни иных фортификационных сооружений вокруг не наблюдалось. Вокруг, кроме скал с одной стороны и чистого поля с другой, вообще ничего не наблюдалось. Лишь редкая травинка испуганно шевелилась под слабым прохладным ветерком, да издали доносился глухой рев водопада. Сам замок, похоже, вырублен прямо в скале. Он был громаден. Незыблем. Подавляющ.

С безнадежным стоном вдохнув свежего сырого воздуха, Афанасий на пробу робко поскребся в твердокаменную дверь и сломал отросший на среднем пальце ноготь. Двери это никакого ущерба не принесло. Она даже не шелохнулась. Богатырь, закончив негромко ругаться, огляделся. Было очевидно, что замок надо брать штурмом поверху. То есть – лезть вверх, до провалов окон, зияющих где-то на уровне третьего этажа, до тех пор шла сплошная стена. По счастью, она была усеяна мелкими трещинами и выемками, за которые, наверняка, будет очень удобно цепляться. Жаль только, что лапти не самая удобная обувь для штурма, но тут уж ничего не поделаешь…
Конь пахаря с изумлением смотрел, как его новый владелец, вдруг поплевав на руки и зачем-то, на ноги, буркнув что-то себе под нос, вдруг полез ввысь. Засмотревшись на распластавшуюся по камню фигуру, он не заметил, как рядом с ним появилось еще одно существо.

— Что, коняга, очередного идиота привез? – послышался женский голос совсем рядом с конем, отчего тот подскочил на месте и задрожал мелкой дрожью, уставившись на весьма упитанную женщину лет шестидесяти, рядом с которой терся очень крупный, странного вида пес. – Что ж ты так прыгаешь, ровно смерть свою увидал?! Ну, погодь, погодь, я веревки-то с тебя сниму, а то все ноги себе стер… Говорю ж – идиот! На стреноженном коне притащился, скотиняка!

Ярко блеснул в лучах заходящего солнца короткий кинжал и конь, облегченно фыркнув, собрался, было, ускакать в даль закатную, но рука, крепко удерживающая его за повод, не позволила сбежать.

— Нет, дорогой мой, никуда я тебя не отпущу. Хоть ты явно и не богатырский конь, но какую-никакую деньгу стоишь… Эх, Цербушка, не перевелись еще дураки на Руси, — перевела задумчивый взгляд на ползущего с трудом по отвесной скале богатыря, женщина. – И прутся и прутся прекрасную деву освобождать. Куда прутся? Зачем? И каким образом, по их мнению, я должна была сохранять свою красоту и молодость вот уже почти полсотни лет?!
Крупный пес с тремя головами согласно взгавкнул, отчего возникшее эхо пошло гулять между скал. Услышавший его богатырь ускорился, роняя постоянно соскальзывающими лаптями струйки мелких и крупных камушков.

— Перси – что наливные яблочки… Хорошо бы! Обвисли давно уже те яблочки, да пожухли. Да-а, вот как с тех пор моя сука ощенилась таким вот трехголовым змеехвостым уро… Красавцем, так с тех пор и пошла моя жизнь совсем по другому руслу. Кто ж знал, что ты у меня таким долгожителем окажешься? Поди, лет пятьдесят уж живешь, помирать не собираешься, а, Цербушка? А та идея – нарисовать на скале дверь, была поистине изумительной, не так ли?

Цербер снова гавкнул, продолжая следить за уже едва виднеющимся скалолазом.

— Лезет? Ну, пусть его, лезет… Толку-то с него никакого – гол, как сокол, разве только тебе что достанется, уж больно далеко залезть успел. Шустрый… Об чем я? Ага – ведь даже слух распускать не пришлось, сами решили, что я тут в неволе томлюсь, да еще ты раз десять путникам случайным на глаза попался, ну, и я крикнула пару раз «На помощь!». И всего делов. Мужичье со всей округи потащились силы свои испытывать, девицу-красавицу из неволи вызволять. Но обычно-то они при оружии, в доспехе справном – а справный доспех не одну полушку, между прочим, стоит… Вот-вот, сейчас, смотри! А, нет, удержался. И ведь каждый решал, что в эту скалу, сиречь – замок, надо через верх проникать. И все свое добро тут внизу и оставляют… В основном. Красота же! А то, когда сверху летят, все железяки, что на них, мне мятыми да кровищей испакощенными достаются. Тьфу! Вот, Цербушка, еще парочка нормальных – не как этот, богатырей, и можно будет на поклон к Кощею идти, за молодильными яблочками. А то уж больно дорого дерет за молодость, колдун проклятый. А за доспехи и коней богатырских платит мало! О, гляди, гляди, сорвался! Что ж так орать-то… А, все уже. Ну, иди, иди, Цербушка, покушай, да не забудь парочку берцовых мне принести. Нам с тобой еще коня пристроить надо, избушку доделать, а я тут опять разболталась с тобой со скуки.

Цербер, весело помахивая змеей, побежал в сторону внезапно поднявшегося столба пыли, а женщина, перехватив поудобнее повод, направилась к скрытой в тени скал пещере. В глубине пещеры виднелся небольшой домик, сложенный из человеческих костей. Рядом лежало две, еще не до конца собранных громадных костяных ноги, смутно напоминающие куриные.

— Эх, прокачусь! – разнесся над горами веселый переливчатый женский крик. – Совсем скоро моя избушка сама побежит!

Rasstegaj ©