— Королёв, слушаю.
— Ракета на стартовом столе, готова, Сергей Павлович.
— Хорошо, если вдруг будут изменения, накладки – докладывайте сразу.
Королёв положил трубку, глубоко вдохнул, потёр красные от бессонницы глаза. «Чаю бы покрепче, — подумал он, — С лимоном. И поспать хотя бы часок. Но потом. Всё потом»

Телефон снова зазвонил.
— Королёв, слушаю.
— Это Лукьянов, начальник отдела подготовки нулевого отряда.
По извиняющемуся тону Лукьянова Королёв понял – что-то пошло не так.
— Докладывайте! — жёстко бросил он в трубку.
— Николай Беспаленко не может лететь.
— Как не может?! – Королёв вскочил, случайно столкнув со стола папки с анкетами кандидатов в космонавты. Печатные листы с фотографиями на скрепках в уголках разлетелись по всему кабинету. — Позавчера на закрытом совещании ты сам, Аркадий Сергеевич при партийной комиссии заявлял, что кандидатура идеальная! До старта десять часов!
— Он заболел.
— Чем? Когда успел-то?!
— У него ветрянка. Температурит, переносит тяжело. Острое начало, — грустно ответил Лукьянов.
— У здорового двадцатипятилетнего парня?! Детская болезнь? – Королёв почти кричал, он бы выскочил в коридор, но не давал короткий провод телефонного аппарата.
— Лаборантка наша, Вера Кузьминична, заболела сначала, ей дочка из садика ветрянку принесла. Верочка внимания не обратила и ходила на работу. Когда заметили высыпания, сразу отправили её на больничный. Но поздно, инкубационный период уже начался у Николая… Мы-то сами думали, что уж такой ерундой, как ветряная оспа, Беспаленко переболел в детстве! – Лукьянов тоже повысил голос.
— А надо было не думать, а проверять! Ладно, — Королёв поморщился, — Дублёра ко мне!
— Сергей Павлович… Может, обойдёмся без этого запуска? У Мареева не самые выдающиеся психологические характеристики, – осторожно начал Лукьянов, но Королёв его перебил:
— У меня ракета уже на столе, Аркадий Сергеевич. Наша, советская, большая космическая ракета. И что же, мы её не запустим из-за того, что наш космонавт заболел ветрянкой? Пригласите Мареева, — устало закончил Королёв, бросил трубку на стол, чтобы телефон больше не зазвонил и начал собирать с пола бумаги.
— Так, Мареев, значит. «Не самые выдающиеся психологические характеристики», — вполголоса передразнил Королёв начальника отдела подготовки нулевого отряда, — А кому они нужны сейчас? – негромко разговаривал он сам с собой, — Герой не может быть хладнокровным. Он должен гореть идеей.

Чёткие шаги долетели из коридора, замерев перед дверью.
— Войдите! – крикнул Королёв, не дожидаясь стука. Мареев уверенно открыл дверь, отрапортовав:
— Лейтенант Мареев по Вашему приказанию явился!
— Вольно, — улыбнулся Королёв, рассматривая парня. Ладный, невысокий, немного скованный, с большими внимательными глазами. Сергей Павлович снова встал из-за стола с папкой в руках. Прочёл вслух негромко:
— Мареев Глеб Захарович, 1932 года рождения, русский, партийный, военный лётчик, прыжки с парашютом в активе, в нулевом отряде – с января прошлого года. Холост, сирота, воспитывался в детском доме. Всё верно?
— Так точно, — улыбнулся Мареев.
— Глеб Захарович, — Королёв присел на край массивной столешницы и по-отечески положил руку Марееву на плечо.
— Глеб Захарович, — повторил он, — Вы стартуете сегодня. Я знаю, что Вы готовы. Над этим работали лучшие советские специалисты. Может, Лукьянов сомневается, но я в Вас верю. Восьмого апреля на закрытом заседании мы утверждали списки космонавтов. Послезавтра летит Юра Гагарин. Вы не знакомы. Про их отряд писали газеты, а вас тренировали в полной изоляции. Вас трое: Вы, Беспаленко и Трифонов. Но Трифонова не утвердили, Беспаленко заболел… — Королёв скрипнул зубами, но взял себя в руки, — …А потому, готовьтесь. Юра Гагарин будет первым двенадцатого апреля, а Вы – самым первым. Сегодня. Мы собрали две ракеты, два «Востока». У Юры – «Восток-1». У Вас – просто «Восток». Полная копия. Но в гагаринской жизнеобеспечения — на десять суток, а у Вас – на сутки-полтора максимум. И то, только кислорода. Но Гагарину находиться в космосе придётся около пары часов, Вам же предстоит смотреть на Землю где-то минут тридцать. Задача ясна?
— Так точно! – Мареев не переставал улыбаться.
— Продолжим, — Королёв нервно заходил по кабинету, — Мы не просто так выбирали вас таких – неженатых, без семей, без родственников. На всякий случай. Вас никто не ждёт, не ищет, и не будет искать, — Сергей Павлович снова потёр сухие глаза, — На Вашем полёте мы отработаем все нюансы гагаринского старта и приземления, за которыми будет следить весь мир. Именно Вы сегодня торите эту космическую дорогу. И уже потом по ней пойдут первые люди. Государство гарантирует Вам полное содержание на всю жизнь, но подвиг Ваш будет бесславным. Такие условия, Глеб Захарович. Вы можете отказаться прямо сейчас. Я не могу Вас заставить.
— Я полечу! – упрямо и серьёзно сказал Мареев.
— Я так и думал, — так же серьёзно ответил ему Королёв и вдруг улыбнулся: — Выбирайте позывной!
— «Апрель», — Мареев не думал ни секунды.
— Добро, договорились! Ещё вопросы есть?
— Есть, — снова широко улыбнулся Мареев, — Сергей Павлович, а как Вы думаете, что будет с космическими полётами через полвека?
— У СССР всё будет! – уверенно сказал Королёв, — Война закончилась каких-то шестнадцать лет назад! Не все города ещё восстановлены, а мы уже запускаем человека, советского человека, в космос, представляете, какая скорость прогресса?! Уже есть идеи по высадке на Луну, по организации лунных поселений. И мы сделаем это! А через пятьдесят лет построим на Марсе Москву! Такую же огромную и красивую! Будем летать в другие галактики, откроем новые планеты! А Вы – первый, и я Вам немного завидую, Глеб Захарович. Простите, размечтался, идите, готовьтесь к полёту!
— Есть готовиться к полёту! – Мареев вскочил, «щёлкнул» каблуками мягкой обуви и вышел из кабинета.

— «Апрель», я «Заря», даём зажигание.
— Есть зажигание.
— Предварительная ступень.
— Есть предварительная.
— Тебе не страшно, Глеб? – вдруг совсем просто спросил Королёв.
— Нет, — сразу ответил Мареев, — Но я очень волнуюсь.
— Все показатели в норме. Промежуточная, — вернулся к отсчёту Королёв.
— Есть промежуточная.
— Подъём!
— Я первый! – пролетел по узлу связи радостный шёпот Мареева.

— «Апрель», я «Заря», по нашим данным все параметры без отклонений, десять минут — полёт нормальный, как Вы себя чувствуете?
Тишина.
— «Апрель», я «Заря», Вы скоро выйдете из зоны радиоприёма, отвечайте!
— Как красиво, Сергей Павлович, Вы бы видели. И как легко! — зачарованно протянул Мареев.
В полумраке центра управления полётами снял наушники связист.
— Сергей Павлович, «Апрель» покинет зону связи через двадцать минут.
Королёв повернулся к техникам.
— Возвращайте его через четверть часа. Инструкции дадим ему сейчас.

Спиной Королёв почувствовал – что-то происходит позади, что-то нехорошее и фатальное. Он обернулся – перед ним стоял с пачкой бумаг, нервно приглаживая топорщившиеся волосы, его второй заместитель Михаил Борисович.
— Сергей Павлович, у нас ЧП.
— Что такое? – раздражённо отбросил чёрный эбонитовый диск микрофона Королёв.
— Он ушёл гораздо дальше расчётной орбиты. Мы не сможем его вернуть.
— Как?!
— Мы сами не поняли. Скорости и гравитация сошлись в странной точке. Он как бы… Завис, — Михаил Борисович пытался сунуть в руки Королёву какие-то листы с цифрами и графиками.
— Вы же говорили, что при любых обстоятельствах «Восток» самостоятельно сможет сменить орбиту и приземлиться! – закричал Королёв.
— Да, но скорости и гравитация… — снова начал Михаил Борисович.
-А ему я что скажу? – Королёв выбил из рук Михаила Борисовича кипу бумаг и ткнул пальцем в потолок, — Ему, Глебу Марееву, я скажу что вы, мерзавцы, перепутали цифры, да?! – исписанные листы, кружась, медленно опускались на пол.
— Перед ЦК ещё придётся отчитаться, — осторожно прошептал Михаил Борисович.
— Да плевал я на них! – жёстко хлопнул ладонью по гулкой стенке пульта Сергей Павлович.
Михаил Борисович испуганно вжал голову в плечи.
— Плевал! – повторил Королёв, — Я уже и по лагерям поездил, и в расстрельных списках значился, чего мне бояться? Человек там болтается! В железном шаре, который я, который мы с вами придумали и создали! – потряс кулаком Сергей Павлович, — Вот где трагедия! И я, слышите, я – не Вы, должен буду сказать ему, что он не вернётся!
— Виновного непременно отдадим под суд! – прошелестел Михаил Борисович.
— Нет! – Королёв поморщился, — Соберите бумаги, пусть этот же человек всё перепроверит с учётом ошибки. Послезавтра стартует Гагарин.

— «Апрель», я «Заря»… Глеб…
— На связи!
— Что видишь, «Апрель»?
— Удивительные вещи, «Заря» — подо мной медленно-медленно вращается Земля, а Солнце замерло. Висит в одной точке, я на иллюминаторе карандашом крестик поставил, Солнце точно не движется, а вернее сказать, не движется «Восток» относительно Солнца.
— Глеб, у нас… ошибка, прости, — тяжело выдохнул Королёв, — Мы не сможем тебя вернуть с орбиты на Землю.
Тишина.
— Глеб!
— Запаздывает сигнал уже сильно! – связист помахал Королёву рукой.
— «Заря», я «Апрель», вас понял, — бесцветным голосом ответил Глеб.
— Прости, Глеб, может, это не так уж и важно сейчас, но помни – ты первый! — у Королёва дрожали губы, но он старался говорить твёрдо, — Что мы можем для тебя сделать?
— Ничего, — долетел голос через минуту, — Просто запишите, что я горжусь собой, горжусь вами всеми. У нас получилось. Пусть и почти, — голос Мареева трещал и дрожал, — Это мизерная цена за другие галактики и планеты через полвека, товарищ Королёв. Я верю в Ваши слова. Поцелуйте за меня землю, Сергей Павлович, передавайте всем, что…
— Он вышел из зоны, товарищ Королёв, — связист тихо подошёл, сжимая тёплые наушники побелевшими пальцами, — Это всё, да?
Королёв кивнул и закрыл лицо руками.

«Удивительно осознавать, что у вас там, внизу, будут меняться день и ночь, месяцы и года, а я так же буду парить здесь, без координат и движений, глядя на зависшее Солнце. У меня ничего не изменится. И всегда будет десятое апреля. Кто бы знал, что вечная весна для меня будет выглядеть так…»

Глеб отбросил карандаш. Он плавно отлетел к мягкой закруглённой стенке, отскочил от неё и начал медленно вращаться. Глеб пытался записывать всё, о чём думал, но сил и мыслей больше не осталось. Судя по часам, двенадцатое апреля уже наступило, но Солнце безжалостно и безразлично ярко сияло в карандашном перекрестье, не сдвинувшись ни на миллиметр, а значит, в земном понимании, продолжалось десятое апреля вечной весны Глеба Мареева.

Ныло затёкшее тело в громоздком скафандре, втиснутое в изогнутое кресло. Кончался кислород, кружилась голова, голодные спазмы сжимали желудок. Пару раз Глеб начинал плакать от одиночества и страха близкой смерти, но останавливался – бесценная вода покидала его организм вместе с бесполезными слезами.

Аварийный кислородный баллон, едва уловимо шипя, уже отдал последние граммы газа и Глеб понял, что его космический полёт закончится сегодня. Он больше ничего не боялся, лишь дышал часто-часто, каждые несколько минут осторожно протирая крошечный иллюминатор от испарины и надеясь, что Солнце всё-таки уйдёт из графитового прицела.

— Всё, теперь точно всё, — прошептал Глеб, закрыл глаза, выдохнул и больше вдохнуть не смог. Он уже почти потерял сознание, когда тишина шлемофона вдруг ожила, и последним, что он услышал сквозь шум и треск помех, был чей-то торжествующий крик: «Поехали!».

© PaoloGilberto